---

... назад

В отделении путешественников продержали почти до утра. Они сидели в зарешеченном углу на лавочке напротив милиционера, который записывал что-то в толстую тетрадь и, казалось, забыл о задержанных. Никакие их вопросы, просьбы и прочие попытки обратить на себя внимание до милиционера не доходили. Другие задержанные за ночь коротышки сидели смирно в общей клетке и не шумели. Лишь когда за окном начало светать, милиционер спрятал тетрадь в ящик стола и запер его на замок. Затем он достал одну из банкнот в сто фертингов, которыми Спрутс пытался расплатиться в ресторане, поглядел ее на просвет, а затем в лупу. Наконец он изрек:

– Понятно.

Незнайка все это время рассматривал милиционера, пытаясь вспомнить, где же он его видел. Незнайка стал перебирать в памяти всех своих знакомых на Земле и на Луне, но, поскольку знакомых у него была тьма-тьмущая, он невольно стал вспоминать все связанные с ними смешные истории. Вспомнив, как Авоська и Небоська выбрасывали балласт с воздушного шара, он не удержался и прыснул со смеху. Милиционер покосился на него и спросил:

– Нравится у нас?

– Не знаю, – ответил Незнайка.

– Так, значит, деньги подделываем... – начал свой милицейский разговор милиционер.

– Деньги настоящие, – перебил его Спрутс.

– Настоящие? Что-то я таких не видел. А ну-ка давайте ваши паспорта.

– Что-что?

– Паспорта.

– А это что такое? – недоуменно переглянулись Незнайка и Спрутс.

– Вы что, с Луны свалились?

– Вот именно, как вы сказали. Именно с Луны, – с достоинством проговорил Спрутс. – Я действительно являюсь жителем Луны, и деньги, которые вы держите в руках, имеют хождение на Луне.

Милиционер поглядел в окошко. Луны не было видно. Он сурово насупился и сказал:

– Но-но, нечего мне тут лапшу на уши вешать. А вы тоже с Луны?

– Нет, – ответил Незнайка, – но я вроде бы тоже иностранец.

– Тоже со своими деньгами?

– Нет, у нас вообще деньги не приняты. Видите ли, мы попали сюда случайно.

– Все случайности закономерны, – загадочно высказался милиционер.

– Это как это? – спросил Незнайка.

– Диалектика, – объяснил милиционер и хитро подмигнул, – случайности закономерны, а закономерности случайны. Понятно?

Все трое помолчали.

– Хорошо, – сказал Спрутс, – что нам нужно делать, чтобы помочь вам исполнить служебный долг или хотя бы не мешать вам его исполнять?

– Вообще-то вам лучше во всем честно признаться, – изрек милиционер еще более загадочную фразу.

– В чем?

– Известно в чем.

– Мы не понимаем.

– Ну вы как дети. Смешно вас слушать.

– Ну а все-таки?

– В том, что вы есть Мига и Жулио, известные преступники. И нечего отпираться. Вас опознали. Ваши сообщники уже во всем сознались.

– В чем сознались?

– Известно в чем.

Вновь повисла пауза. Милиционер спокойно смотрел на путешественников, видимо ожидая, что они вот-вот признаются в немыслимых преступлениях.

Незнайка не выдержал первым и спросил:

– А что такое паспорта?

Милиционер показал маленькую книжечку с фотографией.

– А зачем они?

– Как же зачем? Ну вы как дети, честное слово. Ведь у пылесосов есть паспорта? Есть. У телевизоров есть? Есть. У стиральных машин есть? У любой вещи есть. А почему у коротышек не должно быть? Чем они хуже?

– Гм... Логично, – сказал Спрутс.

– Я сам знаю, что логично, а что нелогично, – заявил милиционер и зевнул. Он посмотрел в окно, где из-за туч выглянул краешек Луны. – Ага! Итак, вы живете на Луне.

– Да, живу. В городе Брехенвилле.

– Ага, в Брехенвилле, значит. Ну и как там?

– Ничего себе.

– Отвечайте на вопрос.

– В принципе неплохо.

– Так, понятно, значит, не хотим по-хорошему разговаривать.

– Почему же не хотим, – возразил Спрутс, – мы же отвечаем на ваши вопросы.

– Нехорошо вы отвечаете. С подтекстом. С подковырками. Нехорошо.

– Да как умеем.

– Ну что ж, раз вы только так умеете… Я вас упрашивать не буду. Посмотрим, что вы скажете Свистулькину. Он как раз скоро должен прийти. Вы там все такие на Луне, в вашем этом Брехе… Как-как город-то называется?

– Брехенвилль.

– Ну и что там в вашем Брехенвилле происходит?

– Там живут коротышки, – ответил Спрутс.

– И где они там живут?

– В домах.

– Значит, в домах. На Луне.

– Ну не совсем на Луне, внутри. Там у нас города целые.

– Ага, города внутри Луны. С домами. И из чего они, дома эти, сделаны?

– Из камня, из железа, из бетона.

– И вы там живете… На каком этаже?

– Я в пентхаузе живу. Наверху то есть. Мы, богатые и уважаемые коротышки, обычно живем в пентхаузах, на крышах небоскребов.

– Значит, внутри Луны есть дома, сделанные из камня, железа и бетона. И вы там, богатые и уважаемые, живете. В этих небоскребах, значит, в пентхаузах всяких. В кондоминиумах, всяческих дормиториях. Так?

– Ну да. Не в саклях же.

Это слово произвело на милиционера неожиданное действие.

– Сакля! Сакля! – закричал он, подпрыгнув на стуле, – вот оно, “сакля”! Ну конечно! Рифма к слову “пакля”! Я же столько лет искал ее! И точно, жилище горца! Сакля-пакля! Ха! Урра! Сейчас попробую... И вот, зашел я в твою саклю, а ты тарам-пам-парам паклю... Годится!

– Так вы еще и поэт? – криво усмехнулся Спрутс.

Милиционер густо покраснел:

– Ну, вообще-то я только учусь. Настоящий поэт – это Свистулькин, наш начальник отделения!

– Ах, вас тут двое таких?

– Почему двое? У нас все милиционеры поэты. Без этого в милицию не берут. Чины назначаются по глубине поэтического чувства. И по афористичности приказов и лозунгов.

– А преступников ловить?

– Чтобы ловить преступников, нужно иметь соответствующий боевой настрой, это сродни вдохновению. Если стихов не пишешь, то вдохновения никогда не почувствуешь. Тогда и боевой настрой не сможешь в себе вызвать. Преступники хитры и их так просто не поймаешь. Да, да… сакля! Вот оно! Вы видно, знаете толк в стихах. В милиции не служили? Сейчас…

Он порылся в столе и извлек густо исчерканную бумагу.

– Вот, слушайте. Это мое лучшее стихотворение, вернее оно будет лучшим, когда я его закончу. Там вроде бы все слова на месте, но чего-то не хватает. Я это чувствую. Сейчас вы его прослушаете и скажете, чего не хватает. Тут, правда, еще начало подкачало… В общем, так:

Там, где лес от совиного крика
Дрожит и не видно ни зги,
Крадутся Жулио и Мига,
Подлые наши враги.

Спят коротышки в час поздний,
Но враги не умерили прыть.
Жулио плетет свои козни,
Мига мешает нам жить.

Схватить Жулио и Мигу! –
Возмущены города.
Наказать Жулио и Мигу! –
Гудят по стране провода.

Жулио и Мига не смеют
Счастью мешать и труду.
Положено им возмездье,
Поверьте, они не уйдут!

– Ой, что же это такое, братцы! – пролепетал Незнайка.

– Ну как? – спросил милиционер.

– Бесподобно, – сказал Спрутс и незаметно подтолкнул Незнайку. Тот вжался в стул и во все глаза смотрел на милиционера. Он узнал его – это была точная копия поэта Цветика, вернее это был Цветик собственной персоной, просто трудно было его сразу узнать в форме милиционера.

– Да, превосходные стихи, – продолжил тем временем Спрутс, – прямые мужские слова! “Схватить Жулио и Мигу!” Ух, как это правильно! Эти негодяи вместе с этим иудой Крабсом украли у меня миллион. Сейчас мне уже все равно, но тогда я был зол и, если бы обладал таким же несравненным поэтическим даром, я не мог бы выразиться точнее. Браво! Браво! Настоящее, лапидарное искусство!

– Как вы сказали, “лапидарное”? – переспросил милиционер-Цветик, густо покраснев от обилия похвал. – Значит, вам понравилось?

– О, о, я в восторге! Бдительный, суровый страж порядка, и в тоже время такой яркий талант! И, конечно, зря вы думаете, что чего-то не хватает – это же законченное произведение искусства! Отбросьте ложную скромность. Дальше украшать – только портить! Незнайка, что же ты молчишь?

– А... да... Цветик! Это же Цветик! –Незнайка, несмело указывал на милиционера пальцем.

– Да, меня зовут капитан Цветик, – ответил Цветик, но Спрутс перебил его:

– Вот видите, мой приятель лишился дара речи, – такой неожиданный, так сказать, эстетический шок постиг его! Признаться, он глуповат и его еще надо готовить к общению с прекрасным.

– Честно говоря, – промурлыкал Цветик, слегка жеманясь и оттого уже без сомнения похожий на самого себя, – это мое стихотворение – экспромт, но экспромт, выношенный долгими бессонными ночами. Когда идешь на задание брать опасного бандита или просто сидишь в засаде, когда прикрываешь в перестрелке друга – тогда где-то внутри зреет некое настроение. Эти стихи – лишь слабая тень моей сложной, да, без ложной скромности я повторю, сложной душевной жизни. Да, кстати, вот прекрасная рифма: “ложный–сложный”. Ее надо бы записать...

Цветик начал рыться в бумагах, но вместо того чтобы записать рифму, сказал:

– Сейчас я выпишу вам паспорта. Я вижу, что вы люди честные, просто запутались. Итак, ваше имя.

– Спрутс, – ответил Спрутс и снова толкнул Незнайку локтем.

– Спрутс... гм, странное имя, – заметил Цветик, – пожалуй, оно не подходит.

– Да, оно может не нравиться, но я к нему привык, – с достоинством заявил Спрутс и приосанился на стуле. Цветик немного подумал, заполнил паспорт Спрутса и вопросительно взглянул на Незнайку.

Тот совсем остолбенел. Он был еще не в силах оправиться от мрачного ужаса, внушаемого превращениями друзей. Теперь не оставалось никаких сомнений, что перед ним самый настоящий Цветик, только в милицейской форме и в каком-то дурном сне.

– Цветик... – прохрипел Незнайка.

– Да, да, я капитан Цветик, – подтвердил милиционер, но в глазах его не промелькнуло ни тени узнавания.

– Его зовут Незнайка, – раздраженно сказал Спрутс и снова толкнул локтем Незнайку, да так, что тот чуть не упал со стула.

– Хорошее имя. –Цветик, быстренько заполнил второй паспорт и вручил оба паспорта Спрутсу со словами: – Храните паспорта во внутренних карманах, чтобы не украли Мига и Жулио. Носите их всегда с собой. Вас я назначаю старшим.

– Цветик, это я, Незнайка, – пролепетал Незнайка, но тот ответил:

– Да, да, я ничего не спутал, гражданин Незнайко. До свиданья, прошу вас не задерживаться, у нас много дел.

– Учись, Незнайка, – сказал Спрутс уже на улице, – учись, как надо влиять на людей. Стоило мне похвалить его идиотские стихи, как он сразу растаял. Кстати, откуда ты знаешь его? И чего ты сидел как пень? Я же тебя все время локтем толкал, чтобы ты тоже его похвалил, а то мне одному пришлось ужом перед ним извиваться.

Незнайка объяснил Спрутсу, что капитан Цветик и поэт Цветик из Цветочного города – одно и то же лицо. Спрутс удивился, но потом отмахнулся:

– Этого не может быть. Тогда бы он тебя узнал.

– Может, эта клепкина машина все так перевернула? – предположил Незнайка. Спрутс отмахнулся:

– Просто они очень похожи. Такое бывает. Однако посмотрим, что за штука эти паспорта. – Он открыл паспорт Незнайки. – Э, ошибочку сделал твой Цветик. Вот балда-то.

Вместо имени “Незнайка” стояло “Незнайко”.

Незнайка равнодушно пожал плечами и запихал паспорт во внутренний карман своей курточки. Он был слишком занят мыслями о таинственном превращении Пачкули и Цветика и загадке клепкиной машины.

Зато Спрутса ждал удар, да еще какой! В его паспорте вместо гордого имени Спрутс, когда-то грозного и значительного, да и теперь не изгладившегося из памяти лунных коротышек, стояло нечто необъяснимое: “Прутковский”.

Спрутс подпрыгнул, как ужаленный. Он бросился обратно в отделение. Незнайка остался на улице. Из отделения сначала доносились крики Спрутса, затем послышался шум борьбы, и два милиционера выставили упирающегося и орущего Спрутса на улицу.

– Негодяи! – кричал Спрутс. – Это произвол! Я Спрутс, а не какой-нибудь там замухрышка! Меня вся Луна боялась!..

Дверь захлопнулась перед его носом. Спрутс еще немного побушевал, потом успокоился и сказал:

– Да чего это я? Мало ли что написано в картонной книжечке. В конце концов каждый коротышка есть то, что он есть, а не то, что кем-то где-то записано.

Как и все деловые коротышки, Спрутс трезво оценивал ситуацию и не давал волю настроениям. Он сразу принял правильное решение – найти гостиницу и устроиться там.

Стояло еще раннее утро, улицы были почти безлюдны.

Они снова вышли к площади. Небо прояснилось, и Незнайка, случайно бросив взгляд вверх, остолбенел. Спрутс, посмотрев туда же, тоже застыл как вкопанный.

Туман рассеялся.

далее...